Гизборн -- это Гизборн, отсюда и все мои беды (с)
Рейтинговое миди для нашей любимой команды fandom Robin of Sherwood 2020sfb2020.diary.ru/?tag=5681355
Название: Две истории менестреля Алана, рассказанные им самим
Автор: Silkary
Бета: Another_RoS_Fan
Размер: миди, 5017 слов
Пейринг/Персонажи: Гай Гизборн/ОЖП, Роберт де Рено/ОЖП, Тук, Хьюго де Рено, ОМП, менестрель Алан
Категория: гет
Жанр: юмор
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: При хорошей женщине и мужчина может стать человеком (с)
Примечание: если вам кажется, что автор вдохновлялся бессмертным "Декамероном", то вам не кажется
В один из солнечных майских дней, которыми так небогато наше славное королевство, по дороге в Ашби де ла Зуш, где вскоре должно было состояться благородное ратное игрище с турниром изрядным, в сопровождении слуг и охраны двигалась компания нескольких высокородных дам и девиц.
Когда солнце достигло зенита, а жара и пыль стали чересчур досаждать путешественницам, решено было сделать привал, дабы благородные леди могли отдохнуть. Пожилые дамы удалились в раскинутый на тенистом берегу реки шатер, а прекрасные девицы собрались в кружок вокруг менестреля по имени Алан, уговаривая потешить их какой-нибудь песней или рассказом.
Алан охотно согласился, однако попросил, чтобы леди подсказали ему, о чем им хочется услышать. Денек был так хорош, что девицы не захотели слушать грустные баллады о горестях и страданиях, но попросили рассказать веселую историю о том, как ловкостью и хитроумием можно добиться того, чего желаешь.
Менестрель учтиво поклонился и начал...
читать дальше
Прелестнейшие дамы, иной раз случается так, что исполнение желания одного служит благом для многих, и о такой истории я вам сейчас поведаю.
Случилось однажды, что в некоем городе славного королевства Английского жила бедная сирота. Это была довольно богатая девица, ибо отец ее, человек рода знатного и благородного, умирая, оставил все богатства свои единственной дочери. А так как девица эта, именем Джоанна, обладала к тому же редкой красотой и приятным обхождением, то поклонники у нее не переводились. Но ей никто не был по сердцу, и все вокруг только дивились, спрашивая друг друга, какого же жениха она желает.
И был в этом городе славный рыцарь на службе у королевского градоначальника, называемого, как известно, шерифом. Рыцарь этот был молод, силен и храбр, а хорош собой он был так, что многие женщины того города вздыхали и думали только о нем.
Но горше всех вздыхала Джоанна, ибо как ни старалась она привлечь взор прекрасного рыцаря, как ни ухищрялась в нарядах и украшениях, он оставался неприступным для ее чар. И бедной Джоанне оставалось лишь грустить и проливать горькие слезы, размышляя о том, кто та девушка или юноша, что владеет помыслами ее возлюбленного.
Однако надо сказать, что терзалась она зря, ибо в те времена близ города промышляла шайка дерзких разбойников, и мысли благородного рыцаря были заняты только лишь их поимкой, так что ни на что другое желания у него уже не оставалось.
Несчастная Джоанна, томимая сердечным недугом, проводила дни свои в печали и тоске, умоляя святых угодников, чтобы они помогли ей обратить на себя внимание предмета ее любовной страсти.
И вот однажды под вечер в ворота ее дома постучался бродячий монах, прося дать ему приют и ночлег. Джоанна, будучи девицей благочестивой, велела слугам его впустить и, видя, что монах объемист чревом, а значит, не дурак закусить, угостила отличным ужином — и наваристой похлебкой, и пенным элем, и тушеной бараниной, и много чем еще.
Наутро отлично выспавшийся монах явился поблагодарить хозяйку за гостеприимство, но заметил, что на щеках ее, подобно каплям росы на розовых лепестках, поблескивают предательские слезинки.
— Могу ли я, недостойный, дерзнуть спросить, что вызвало печаль моей прекрасной госпожи? — участливо спросил монах.
— Ах, святой отец, это всего лишь соринка, попавшая мне в глаз, — ответила Джоанна, глядя в окно, за которым как раз проезжал всадник в голубом плаще.
Монах тоже заметил всадника, и, будучи человеком сообразительным, сразу все понял. «Не велика ли будет эта соринка, дитя мое? — подумал он, — на вид в ней росту футов шесть с лишком!»
Он принялся увещевать девицу, прося поведать причину ее горестей, и Джоанна открылась ему, взяв слово, что он сохранит ее тайну, так как давно хотела излить кому-нибудь душу.
Монах пожалел ее от всего сердца — отчасти потому, что был человеком добрым и отзывчивым от природы, отчасти потому, что был членом той самой разбойничьей шайки, и решил, что разбойники могут извлечь из этого свою выгоду.
«Девица пригожа и свежа, точно майское утро, — подумал он, — и достанься она Гизборну в жены, то Хэрном клянусь, она сумеет кой-чем его занять, отвадив от дурной привычки шляться по Шервудскому лесу!»
— Как же мне быть, святой отец? — грустно спросила Джоанна, — я не могу решиться отправить ему ни посланца, ни письма, боясь могущей приключиться огласки и бесчестья.
— Что же, дитя мое, в благодарность за вашу доброту, я дам вам дельный совет, — ответил хитроумный монах, — где нельзя идти напрямки, идут в обход. Вот и вы отправляйтесь-ка в аббатство Пресвятой Девы Марии и попросите благочестивого аббата Хьюго исповедовать вас. Только не забудьте сотворить щедрую милостыню, иначе наш святоша и глядеть на вас не пожелает.
А когда будете исповедоваться, пожалуйтесь, что милорд Гиз… Что этот рыцарь коварно соблазнил вас, ввергнув в пучину греха, да не забудьте добавить побольше неприличных подробностей, дабы у аббата не осталось в том никаких сомнений. Святым Антонием клянусь, что не успеет солнце зайти за лесные макушки, как предмет вашей сердечной страсти предстанет пред моей госпожой, дабы все разъяснить, а дальше — дело за вами.
— Какие же «неприличные подробности» я должна добавить, святой отец? — наивно спросила Джоанна, приведя хитроумного монаха в великое смущение, ибо он не знал, что ей ответить.
Обучить невинную девицу тем словам, коими описывали плотскую любовь его друзья, веселые стрелки из Шервудского леса, ему не позволяла деликатная душевная организация, а других слов Тук (ибо это был он) вовсе не знал, и с запоздалым раскаянием подумал, что хотя в монастыре имелись не только творения святых отцов, но и книги содержания более куртуазного, он, грешный, всегда предпочитал библиотеке кухню и трапезную.
Но наш монах был твердо уверен, что поддаваться унынию — великий грех, ибо Господь никогда не посрамит веры уповающего на него. Вот и на этот раз, поразмыслив немного, он вспомнил об одной своей знакомой и заявил Джоанне, что попросит некую женщину по имени Дженнет из местечка Элсдон, заглянуть к миледи Джоанне, чтобы предложить ей снадобья от всевозможных хворей. И если миледи пожелает о чем-то ее расспросить, то пусть сделает это без всякого стеснения. После чего благословил прекрасную девицу и удалился.
На следующий день в дом леди действительно пришла молодая женщина, назвавшаяся Дженнет из Элсдона. Они беседовали с Джоанной до самого вечера, а потом Дженнет покинула дом весьма довольной, ибо получила за свои настойки втрое больше их обычной цены, а девица приказала слугам готовить носилки, чтобы завтра же утром отправиться в аббатство Пресвятой Девы Марии.
Прибыв в святую обитель, Джоанна смиренно попросила о встрече с настоятелем аббатом Хьюго, известным не столь благочестием и смирением, сколь ханжеством и сребролюбием.
Прославившийся такими сомнительными добродетелями прелат охотно принял девицу, а еще охотнее – тяжелый кошель, пожертвованный ею на нужды святой обители, после чего удалился с ней в исповедальню.
— Господь да пребудет в сердце твоём, чтобы искренно исповедовать грехи свои от последней исповеди... — начал аббат.
— Моя последняя исповедь была на Страстной неделе, святой отец, — смиренно отвечала Джоанна, — с тех пор мой главный грех в том, что я не сумела воспротивиться соблазну…
— И какой же соблазн томит тебя, дочь моя? — перебил ее аббат, спеша поскорей управиться, ибо дело шло к обеду, а он проголодался.
— Ах, отец мой, не далее, чем дней десять тому назад, я уступила невинной просьбе одного благородного господина, предложившего мне отправиться с ним на конную прогулку. Зная этого юношу как человека достойного, я не могла помыслить о каком-либо бесчестье с его стороны, и согласилась без опаски.
— Ты поступила неосмотрительно, дочь моя, но в том нет большого греха, — торопливо ответил аббат, но вдруг настороженно спросил: — ты говоришь, что на конную прогулку? Значит ли это, что тот юноша — отличный наездник?
— Наездником он и вправду оказался замечательным, отец мой, в чем я вскоре, увы, убедилась,— грустно ответила Джоанна.
— Продолжай же, дочь моя, — попросил ее аббат, неожиданно забыв о предстоящем обеде.
— Мы отправились на прогулку на рассвете, а когда солнце достигло полудня, решили остановиться и переждать жару. На пути нам попался небольшой пастуший шалаш, мы спешились и укрылись в нем от солнечных лучей и… любопытных взоров.
— Ты поступила весьма неосмотрительно, — недовольно повторил святой отец, — но что же было дальше?
— Как я уже сказала, шалаш был небольшой, и мы оказались так близко друг от друга, что я слышала, как бьется его сердце, — продолжала Джоанна, — а оно стучало так часто, что я спросила, уж не болен ли он. И тут он обвил мой стан руками и сказал, что и вправду болен, давно уже болен от любви ко мне! Он говорил, что мои глаза подобны ясным звездам на утреннем небе, что мои ланиты точно лепестки алой розы, что мои перси белее снега и что…
— Тебе не следовало слушать этого искусителя! — возмущенно заявил аббат. — Святой Фома, ну каков подлец!
— Я знаю, отец мой, но женская природа так слаба, — грустно вздохнула Джоанна. — Никогда раньше я не была так близко с мужчиной и немного испугалась, но когда я уже хотела оттолкнуть его от себя, он прильнул к моим губам, а потом я почувствовала, как его язык…
— Каков подлец!
— От этого поцелуя у меня закружилась голова, и я почти лишилась чувств, упав в его объятья. И кроме того…
— Продолжай же, продолжай, дочь моя!
— Я не смею, святой отец…
— Отринь ложный стыд, дитя мое, — строго заявил аббат, — ибо грех свой ты исповедуешь не предо мной, недостойным, а перед самим всемилостивым Господом! Так что же было дальше?
— Мы были так близко друг от друга, что он прижался ко мне всем телом, и я почувствовала, что внизу его живота под одеждой было что-то, похожее на большую толстую палку.
— Такой большой?! То есть эта… палка действительно такая большая и толстая?
— Ах, отец мой, не смейтесь над наивностью бедной девицы! Я сама не знаю, как это вышло, но шнуровка на моем платье распустилась, а он осыпал жаркими поцелуями сначала мое лицо, потом шею, а когда его губы коснулись моих сосцов…
— Я отлучу его от церкви!
— …то и у меня внизу живота разлилось что-то очень горячее, и я почувствовала такое страстное желание, которого раньше не испытывала никогда!
— Дьявольское желание, дочь моя, дьявольское!
— Мой соблазнитель прижимался все крепче и шептал: «Не бойся, красавица, доверься мне, и мы познаем все восторги любви!», а потом он сорвал с себя платье…
Бедный аббат лихорадочно перекрестился.
— …и вид его был так прекрасен, что у меня не достало сил противиться, пока он снимал с меня камизу, и, кроме того, эта его «палка» оказалась вовсе не палкой, а скорее уж… дубинкой!
— Святой Франциск, дай же мне терпения, — пробормотал Хьюго.
— Тело мое горело, как в лихорадке, и я, поддавшись нашему обоюдному желанию, позволила ему лечь на меня сверху. Сначала он целовал мою грудь и ласкал бедра, а потом, когда его широкая ладонь легла между моих ног и пальцы нежно проникли в мое влажное горячее лоно…
— О, Асмодей, один из семи князей ада, за что?! — простонал аббат. — Могу ли я вынести подобное!
— …мне стало так хорошо, что с губ моих невольно сорвался сладостный стон. «Теперь ты готова, красавица», — прошептал он, и тут его возбужденная плоть вошла в мое тело. Сначала мне было немного больно, но когда его твердый упругий член стал двигаться во мне все быстрее и быстрее, я отдалась во власть греха и очнулась лишь тогда, когда он с хрипом излил в меня семя…
— Domine Iesu Christe, Fili Dei, Miserere mei, peccatoris! — возопил аббат и торопливо продолжал, едва переводя дыхание: — Бог, Отец милосердия, смертью и воскресением Сына своего примиривший мир и ниспославший Духа Святого для отпущения грехов, пусть дарует тебе прощение. Я отпускаю тебе грехи во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Потом он сердито посмотрел на Джоанну и прошипел:
— Господь простил тебя, дочь моя, ступай себе с миром!
— Благодарение Богу, — смиренно отозвалась девица и поспешила покинуть святую обитель, торопясь вернуться домой засветло.
Аббат же, цветом лица соперничающий со своей лиловой сутаной, отказался от трапезы и повелел немедля разыскать и привести к нему помощника шерифа, что и было тут же исполнено.
Едва увидев молодого рыцаря, аббат накинулся на него с оскорбительными и гневными речами:
— Как мог ты, недостойный, презрев все те милости, которые я расточал тебе, свернуть на стезю порока? Как можешь ты, бесстыжий, нагло стоять предо мной, когда мне известно о твоих бесчестных похождениях?
Удивленный рыцарь ответил, что не понимает, чем вызван такой гнев, так как давно забыл о любых похождениях, кроме как для поимки разбойничьей шайки.
Аббат в ответ рассвирепел еще больше и накинулся на него с новой силой:
— Да как ты смеешь отпираться, жеребец стоялый, когда соблазненная тобой леди Джоанна сама мне все рассказала? И если я совершаю сейчас смертный грех, открыв тайну исповеди, то пусть оправданием мне послужит рачение о твоей никчемной душе! Или ты, прескверный, и дальше будешь отрицать, что, пригласив на прогулку, ты коварно обольстил ее, если она, хоть не назвав напрямую по имени, подробно описала тебя, вплоть до размеров твоей… дубинки!
И рассерженный Хьюго, продолжая сыпать проклятиями на белобрысую голову озадаченного рыцаря, пересказал ему все, что узнал от Джоанны.
Наконец, отведя душу в выражениях, никак не подобающих лицу духовному, аббат прогнал причину своего гнева с глаз долой, пообещав напоследок, что пожалуется на него шерифу.
Однако сторонний наблюдатель, прелестные дамы, решил бы, что столь яростный гнев подозрительно напоминает не попечение доброго пастыря о грешной душе, а ревность влюбленного, жестоко обманувшегося в своих заветных надеждах.
«Вот срань-то господня!» — удрученно думал тем временем благочестивый рыцарь, удаляясь от аббата в растерянности и глубокой печали, ибо дорожил местом своей службы и не мог понять, в чем же его вина. По некотором размышлении он предположил, что кто-то из многочисленных врагов воспользовался его именем, чтобы опорочить бедную девицу, а значит, надо все разъяснить, для чего немедля отправиться к той самой леди Джоанне.
И так как он не зря считался лучшим наездником во всей округе, то не успело заходящее солнце коснуться макушек Шервудского леса, как прекрасный рыцарь уже спешивался у ворот её дома.
Джоанна, увидев его из окна, поняла, что план ее начинает исполняться и возрадовалась всей душой.
Когда же рыцарь вошел в ее покои, а девица вышла ему навстречу, то оба вдруг остановились, точно громом пораженные. Джоанна, увидев, наконец, так близко предмет своих мечтаний, почувствовала, что с ней происходит то, о чем она говорила аббату — все тело ее охватил лихорадочный трепет, губы приоткрылись, точно призывая поцелуй, взор стал манящим, а внизу живота разлилась жаркая тягучая истома.
Рыцарь же, узрев девицу, прекрасную, как светозарный ангел, подумал, что время, впустую потраченное на погоню за лесными висельниками, стоило употребить на куда более приятные дела, и мысленно обозвал себя тупым бараном.
Однако пора было заговорить, и он в самых изысканных выражениях, на которые был способен, заявил, что милорд Хьюго обвинил его в оскорблении, нанесенном прекрасной леди.
Лукавая девица изобразила искреннее удивление и ответила, что произошла какая-то ошибка, ведь благородство сэра Гая, особенно по отношению к дамам, всем известно:
— …а посему я и представить не смею, что вы, благородный сэр, могли бы воспользоваться моим к себе невинным расположением и, поддавшись искушению, ввести меня в соблазн.
— Вообще-то, я могу, — брякнул благородный сэр, и тут же почувствовал, как кровь прилила к его щекам, заставив их вспыхнуть ярче заката за окном.
— Нет-нет, прошу вас, не наговаривайте на себя, сэр рыцарь! — горячо возразила леди Джоанна, в порыве чувств взяв его за руку. — Разве способны вы обманом увлечь девицу в некое укромное место, где, обольстив сладкими речами, уговорить её снять свои одежды, возлечь с вами на ложе и, забыв о долге и чести, познать всю запретную сладость греха? Я даже помыслить о том не могу!
Бедный рыцарь, напротив, понял, что способен о том не только помыслить, но и с удовольствием осуществить, и с ужасом почувствовал, что кровь, отступившая от щек, устремилась к его чреслам, и святой Вставаний явственно осенил его своею благодатью.
А леди продолжала:
— И дабы посрамить сплетников, что смеют распускать о вас столь нелепые слухи, хочу попросить вас оказать мне небольшую услугу и сопроводить завтра на конной прогулке, чтобы все увидели, что нет для женщины более надежного и безопасного спутника, чем цвет Ноттингемского рыцарства.
Благородный рыцарь немедленно согласился, и на том они распрощались.
Но на следующий день прекрасная леди с грустью заметила прибывшему сэру Гаю, что прогулку, похоже, придется отложить, ведь погода хмурится, и не ровен час, начнется дождь. На что рыцарь живо возразил, что на небе едва ли видна одна тучка, а если в пути их застигнет ненастье, всегда можно укрыться в пастушьем шалаше, дорогу к которому он прекрасно знает.
Его слова убедили леди Джоанну, и они отправились.
И хотя дождя в тот день так и не случилось, а слуги ждали возвращения госпожи и сэра Гая к обеду, вернулись они почему-то только к вечеру. А через три дня в Ноттингеме сыграли пышную свадьбу, и, как и предполагал хитроумный Тук, сэр Гай с тех пор счел общество своей молодой жены столь приятным, что совершенно забыл о прогулках по Шервудскому лесу.
Прекрасные девицы изрядно веселились, слушая эту историю, и так как жара еще не спала, а дамы не покинули свой шатер, попросили Алана рассказать им еще что-нибудь столь же забавное.
Менестрель не заставил себя долго упрашивать и продолжил:
Прелестнейшие дамы, как я уже сказал, иной раз случается так, что исполнение желания одного служит благом для многих, но не зря говорится, что под лежачий камень вода не течет. Поэтому вот вам история некой вдовы, что сумела ловкостью добиться того, что многие сочли бы невозможным.
Надо сказать, что у леди Джоанны имелась дальняя родственница, приходившаяся ей троюродной тетушкой. Дама эта, по имени леди Матильда, хотя и успела овдоветь, была еще совсем не стара и очень миловидна. Покойный муж оставил ей богатое наследство, и она ни в чем не нуждалась.
Узнав о замужестве племянницы, она решила навестить её, и была радушно принята в доме молодых супругов.
Видя, в какой любви и согласии живут сэр Гай и леди Джоанна, леди Матильда начала задумываться о том, что если уж Господь взял ее первого мужа, то отчего бы ей не взять второго? Однако вслух этих мыслей она пока не высказывала.
Несколько дней спустя леди Мод заметила, что Джоанна погрустнела, и стала расспрашивать ее о причине такой печали.
— Ах, дражайшая тетушка, — отвечала племянница, — известно ли вам, что мой возлюбленный супруг все еще находится на службе у шерифа Ноттингемского лорда де Рено? И как бы он ни желал оставить службу сию, пока это не удается, ибо тот находит тысячу причин, чтобы его удержать, а сэр Гай слишком честен, дабы пренебречь своим долгом вассала. Вот и сейчас муж должен будет покинуть меня на несколько дней, чтобы сопроводить милорда шерифа в ежегодном объезде графства, и это весьма удручает нас обоих.
— А знакома ли ты с женой милорда шерифа? — спросила леди Мод. — Попроси ее помочь, и я думаю, она не откажет.
— Ах, тетушка, я не могу этого сделать, — отвечала Джоанна, — поскольку шериф не женат, и, поговаривают, вообще ненавидит женщин.
Эти слова разожгли любопытство леди Матильды и она принялась расспрашивать племянницу о милорде де Рено. Джоанна охотно рассказала обо всем, что знала, отзываясь о нем весьма нелестно, ибо не родился еще в Англии человек, что выскажется лестно о шерифе Ноттингема.
Но на тетушку ее слова произвели совсем иное впечатление.
«Легко ли, — думала она, — управлять целым графством, когда любой норовит тебя ослушаться и никто не желает помочь? Не в этом ли причина того, что он ненавидит всех подряд, особенно женщин? Предавайся шериф порочным страстям с мужчинами, об этом давно узнали бы, ведь шила в мешке не утаишь; так может, дело в том, что он пока не встретил равной себе? И если бы у милорда шерифа была спутница жизни, умная и сметливая женщина… навроде меня, разве не стало бы от того лучше не только ему, но и всему графству?»
Тем же вечером леди Мод о чем-то долго беседовала с сэром Гаем, а на следующий день засобиралась в обратный путь.
По прошествии некоторого времени шериф в сопровождении милорда Гизборна и отряда солдат отбыл для объезда графства и сбора налогов. И чем дальше удалялись они от Ноттингема, тем сердитее становился лорд де Рено, ибо терпеть не мог проводить время в седле под открытым небом.
На четвертый день дороги, по пути в местечко Олдберри, дабы миновать опасный Шервудский лес, сэр Гай свернул в объезд, и они внезапно заблудились. Солнце клонилось к закату, при мысли о ночевке в чистом поле без горячего ужина шерифу стало совсем не по себе, и его гнев не замедлил обрушиться на незадачливого помощника.
— Здесь поблизости находится усадьба дальней родственницы моей жены, — смущенно ответил Гизборн в ответ на бурный поток упреков, — но, видит Бог, милорд, я скорее предпочту заночевать в аду, чем воспользуюсь ее гостеприимством.
— Зубы дьявола, Гизборн! — накинулся на него шериф, который вдобавок ко всем своим достоинствам был еще и редким богохульником. — Если до свадьбы вы были просто болваном, то теперь стали еще и трусом! И нечего сразу хвататься за меч. Неужели ваша жена в родстве с людоедом, ведьмой или самим сатаной?
— Дело в том, милорд, — серьезно ответил сэр Гай, — что у этой дамы имеется брат, сущий дьявол по части соблюдения приличий. И если кто-то из мужчин бросит на его сестру хотя бы взгляд, он готов счесть это смертельным оскорблением, а, клянусь святым Фомой, хотя она и вдовица, там есть на что посмотреть.
Шериф только расхохотался в ответ:
— Гизборн, вы неисправимы! К счастью, меня куда больше интересует сухая постель и кубок доброго вина перед сном, чем сомнительные прелести какой-то вдовы. Показывайте дорогу и не валяйте дурака!
Вскоре впереди показались крыши Торнхейма, владения леди Матильды. Несмотря на поздний час, в доме никто не спал, и встречать неожиданных гостей вышла сама хозяйка. Поблагодарив шерифа за оказанную честь, она посетовала на то, что брат ее сейчас в отъезде, и предложила гостям располагаться со всеми удобствами, чем лорд де Рено, которого дорога вымотала донельзя, решил незамедлительно воспользоваться.
Его проводили в устроенную в донжоне парильню, где шерифа ожидал чан с горячей водой, настоянной на душистых травах, дающих бодрость утомленному телу, а после в зал, где суетились слуги, раскладывая на козлах столешницы и накрывая столы к позднему ужину.
Едва его милость вошел, как мальчишка подал ему кубок отличного вина, и настроение лорда де Рено значительно улучшилось.
Испортить его не смогло даже появление хозяйки, которая в учтивых выражениях похвалила изысканный наряд милорда шерифа, и с грустью заметила, что в их глуши редко встретишь хорошо одетого мужчину:
— Увы, мои соседи считают, что в «деревне и так сойдет», и не замечают, что по виду они немногим отличаются от своих вилланов.
Де Рено охотно с ней согласился и подумал, что леди Матильда вовсе не так глупа, как показалось ему при встрече.
Еще более в этой мысли шериф утвердился после того, как миледи предложила ему партию в шахматы. И хотя он с усмешкой отказался (неужели кто-то мог подумать, что он будет тратить время на игру с женщиной!), но, приглядевшись к хозяйке повнимательнее, решил, что Гизборн прав, и она и впрямь недурна собой.
А после отменного ужина даже снизошел до того, что похвалил тающие во рту парижские пироги, а уж вафли с клубникой «под снегом» им подали такие, какие не подадут и при королевском дворе.
К удовольствию шерифа, после его похвалы леди Матильда не стала краснеть и по-дурацки хихикать, а вполне разумно отвечала, что ей вдвойне приятно услышать такие слова от человека, знающего толк в управлении огромным хозяйством:
— И хотя заботы о моих скромных угодьях не сравнить с заботами о целом графстве, которые лежат на ваших плечах, милорд, кто, как не вы, можете понять, насколько трудно дается такое попечение, ведь в наше время невозможно найти толкового слугу…
— Вы совершенно правы, миледи, — согласился де Рено, выразительно покосившись на Гизборна.
— …и как тяжко слабой женщине управиться со всеми делами. А ведь мне еще приходится приглядывать за землями брата, который всем хозяйственным заботам предпочитает бесконечные охоты и турниры.
— Поведение, достойное настоящего мужчины! — рявкнул сэр Гай.
— Помолчите, Гизборн! — раздраженно прервал его шериф. — А как велики ваши угодья, миледи?
— Четыреста акров пашни, сэр Роберт, да еще луга, и это не считая мельницы, пасеки и леса. Изволите еще вина? Не хочу хвастаться, но кларет у меня превосходный!
К концу ужина, прекрасные дамы, шериф решил, что если бы все женщины походили на леди Матильду, то он, пожалуй, готов был смириться с их существованием.
Когда же гостей проводили в отведенные им покои, де Рено, несмотря на усталость, никак не мог уснуть. Возможно, причиной тому был плотный ужин, а возможно, мысли о леди Матильде, вернее, о ее четырехстах акрах… К тому же, видно, что она прекрасная хозяйка, которая смогла бы навести порядок в замке и на кухне, и его перестали бы то и дело кормить подгоревшей похлебкой на прогорклом сале… А кроме пашни, есть еще и мельница, а мельница — это отличный доход… И грудь у миледи хоть куда… Вдобавок к тому пасека… А она весьма аппетитна, ему как раз такие нравятся — не тощие, точно мартовские кошки, но и не грузные, точно стельные коровы… И сколько акров луга, она не уточнила?
Поворочавшись в постели, шериф окончательно понял, что не уснет, и решил разбудить Гизборна (который наверняка спит, как убитый, и дела ему нет до того, что у начальства бессонница) и подробно расспросить о его родственнице.
Но едва он покинул комнату, как столкнулся с хозяйкой, весьма удивившейся, что видит лорда де Рено на ногах в столь поздний час. В ответ на ее беспокойство шериф уверил, что не испытывает никаких неудобств, и тут леди Матильда неожиданно попросила об одолжении:
— Мне крайне необходим ваш совет, милорд. Не могли бы вы зайти в мои покои?
У шерифа мелькнула мысль, что такое посещение посреди ночи будет не совсем уместно, но если леди настаивает… А кроме того, кто узнает?
Опочивальня леди Мод была убрана со вкусом и изяществом, в камине весело плясал огонь, а на столе красовался кувшин с вином, которое хозяйка тут же предложила гостю.
Это вино оказалось гораздо крепче того, что пили за ужином, и у шерифа слегка зашумело в голове.
— Я прошу вас, как истинного знатока, оценить шелк, который мне недавно предложили, — проворковала леди, разворачивая перед ним кипу шуршащей материи.
Де Рено вновь подивился тому, что с просьбой нельзя было подождать до утра, но с важным видом пощупал струящуюся ткань, с почти чувственным наслаждением пропустил ее меж пальцев и посмотрел сквозь нее на свет. Шелк был великолепный, глубокого синего оттенка, и, осведомившись о цене, шериф посоветовал не тянуть с покупкой, а впрочем, не мешало бы еще немного поторговаться.
И тут де Рено вдруг понял, что леди стоит слишком близко и их руки разделяет всего лишь невесомая шелковая ткань. В голове зашумело сильнее: видимо, он все-таки перебрал с вином.
Колыхнувшаяся волна синего шелка с легким шелестом легла у их ног, и проворные пальчики леди Мод скользнули по его плечам и груди.
Точно во сне, шериф почувствовал, что нежные прикосновения становятся все настойчивее, и вот они уже опустились ниже пояса. Комната поплыла у него перед глазами, шум в ушах превратился в грохот, и он уже не понимал, наяву это происходит или во сне.
Он не знал, как очутился на пышной постели, кто распустил ставшую нестерпимо тесной в паху шнуровку, и ясно помнил лишь свой хриплый стон, когда она осторожно сжала пальцами его напрягшийся член.
Потом был ее горячий язычок, ласкавший головку, и глубокая ложбинка меж ее полных упругих грудей; синий шелк вдруг взметнулся раскаленным белым пламенем нестерпимого наслаждения, и он с удивлением увидел на ее нежной коже липкие белесые потеки.
...Пробуждение шерифа, прекрасные дамы, было вовсе не таким приятным. Кто-то весьма непочтительно тряс его за плечо, и открывший глаза де Рено не сразу понял, почему он в одной камизе лежит в чужой постели, и чей испуганный голос зовет его:
— Да проснитесь же, милорд! Вернулся мой брат, мы пропали!
Из-за двери слышался топот ног и грубые голоса, и леди Матильда в отчаянии заломила руки:
— Мы пропали! Я боюсь не за себя, сэр Роберт, но в ярости мой брат не знает удержу, он может убить вас! О, святая Этельдреда, смилуйся!
К чести лорда де Рено, прекрасные дамы, надо сказать, что он не был трусом и никогда не терял головы. Вот и сейчас, хотя сон и вчерашнее вино еще туманили разум, он сразу понял, что дело дрянь, и даже Гизборн с солдатами вряд ли его защитят, так что выкручиваться придется самому.
И так как ноттингемский шериф был известен своим хитроумием, то оно тут же подсказало ему единственный правильный выход. А посему сэр Роберт торопливо оделся и вышел навстречу своей судьбе.
Судьба предстала пред ним в образе здоровенного усача ростом под потолок, с громкой руганью направлявшегося к покоям леди Матильды. Увидев шерифа, тот с удивлением замер, ибо хотя Господь, в неизреченной мудрости своей, и отпустил де Рено всего пять с половиной футов росту, при надобности глава Ноттингема умел напустить на себя чрезвычайно важный вид.
— А ты еще кто такой? — грозно вопросил усач, смерив де Рено презрительным взглядом.
— Лорд Роберт де Рено, Высокий шериф Ноттингема, представитель короля и… — влез невесть откуда взявшийся Гизборн.
— А мне плевать, высокий или низкий, худой или толстый! Какого дьявола он делает у дверей спальни моей сестры? Или это король его туда отправил?
— Попридержи-ка язык, милейший! — веско перебил его шериф. — Если я и нахожусь здесь, то только с благородными помыслами, ибо… ибо… ибо имею намерение взять вашу сестру в жены!
— Сра-а-ань господня, вот это поворот! — удивленно протянул усач. — Кишками Папы Римского клянусь, никогда еще я не слыхивал подобной дерзости! С чего это ты решил, что она согласится? Да Матильда и смотреть на тебя не захочет!
И усач громогласно расхохотался, не испытывая к представителю короля никакого почтения.
— Так и быть, недомерок, давай-ка спросим у нее прямо сейчас, а то мне страсть как хочется намять тебе бока, и чтоб меня разорвало, если я этого не сделаю!
— А если миледи согласится? — надменно спросил шериф.
— И не мечтай, чертов задохлик! Эй, Мод, сестра! Будь так добра, выйди к нам, не бойся!
А далее, прелестные дамы, неистового усача постигло великое удивление, ибо, как вы понимаете, появившаяся леди Матильда с готовностью приняла предложение милорда де Рено.
— Что ж, твоя взяла, шериф, — удрученно протянул братец леди Мод, — ну, да может оно и к лучшему, клянусь мудями святого Петра! Давно я хотел отправиться за нашим славным королем в Нормандию, да сестру не на кого было оставить… Раз так, нечего откладывать! Эй, кто там есть? А ну-ка, разыщите старого греховодника отца Эндрю — надеюсь, он уже протрезвел после того, как исповедовал вчера все окрестные пивные!
— Гизборн, вы что, не слышали? — присоединился к нему де Рено. — Потрудитесь разыскать священника, и побыстрее!
Все вокруг засуетились, и только сам шериф предпочел остаться рядом со своей новоявленной невестой, поэтому не видел, как за дверями сэр Гай вдруг дружески хлопнул по плечу его будущего шурина:
— Спасибо за помощь, Гийом! Я и сам едва не поверил, что ты — ее родной брат!
— Долг платежом красен, Гай! Не приди ты мне на выручку тогда под Аржантаном…
— Не стоит, дружище! Ты ведь привез попа с собой?
— Он ждет за воротами.
— Что ж, тогда позовем его и выпьем за здоровье молодых!
Уже к вечеру в Торнхейме был новый хозяин, а сэр Гай поспешно вернулся в Ноттингем к вящей радости леди Джоанны, — добавил Алан. — Вот так, прекрасные дамы, ловкостью и хитроумием можно достать себе то, чего страстно жаждешь, и ежели будет на то милость Божия, молю сподобить на это и меня и всех, того желающих.
На этом менестрель окончил свой рассказ, и так как дневная жара уже спала, пора было продолжить путь в Ашби де ла Зуш, где благородное ратное игрище с турниром изрядным вскоре должно было состояться.
Название: Две истории менестреля Алана, рассказанные им самим
Автор: Silkary
Бета: Another_RoS_Fan
Размер: миди, 5017 слов
Пейринг/Персонажи: Гай Гизборн/ОЖП, Роберт де Рено/ОЖП, Тук, Хьюго де Рено, ОМП, менестрель Алан
Категория: гет
Жанр: юмор
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: При хорошей женщине и мужчина может стать человеком (с)
Примечание: если вам кажется, что автор вдохновлялся бессмертным "Декамероном", то вам не кажется
В один из солнечных майских дней, которыми так небогато наше славное королевство, по дороге в Ашби де ла Зуш, где вскоре должно было состояться благородное ратное игрище с турниром изрядным, в сопровождении слуг и охраны двигалась компания нескольких высокородных дам и девиц.
Когда солнце достигло зенита, а жара и пыль стали чересчур досаждать путешественницам, решено было сделать привал, дабы благородные леди могли отдохнуть. Пожилые дамы удалились в раскинутый на тенистом берегу реки шатер, а прекрасные девицы собрались в кружок вокруг менестреля по имени Алан, уговаривая потешить их какой-нибудь песней или рассказом.
Алан охотно согласился, однако попросил, чтобы леди подсказали ему, о чем им хочется услышать. Денек был так хорош, что девицы не захотели слушать грустные баллады о горестях и страданиях, но попросили рассказать веселую историю о том, как ловкостью и хитроумием можно добиться того, чего желаешь.
Менестрель учтиво поклонился и начал...
читать дальше
Прелестнейшие дамы, иной раз случается так, что исполнение желания одного служит благом для многих, и о такой истории я вам сейчас поведаю.
Случилось однажды, что в некоем городе славного королевства Английского жила бедная сирота. Это была довольно богатая девица, ибо отец ее, человек рода знатного и благородного, умирая, оставил все богатства свои единственной дочери. А так как девица эта, именем Джоанна, обладала к тому же редкой красотой и приятным обхождением, то поклонники у нее не переводились. Но ей никто не был по сердцу, и все вокруг только дивились, спрашивая друг друга, какого же жениха она желает.
И был в этом городе славный рыцарь на службе у королевского градоначальника, называемого, как известно, шерифом. Рыцарь этот был молод, силен и храбр, а хорош собой он был так, что многие женщины того города вздыхали и думали только о нем.
Но горше всех вздыхала Джоанна, ибо как ни старалась она привлечь взор прекрасного рыцаря, как ни ухищрялась в нарядах и украшениях, он оставался неприступным для ее чар. И бедной Джоанне оставалось лишь грустить и проливать горькие слезы, размышляя о том, кто та девушка или юноша, что владеет помыслами ее возлюбленного.
Однако надо сказать, что терзалась она зря, ибо в те времена близ города промышляла шайка дерзких разбойников, и мысли благородного рыцаря были заняты только лишь их поимкой, так что ни на что другое желания у него уже не оставалось.
Несчастная Джоанна, томимая сердечным недугом, проводила дни свои в печали и тоске, умоляя святых угодников, чтобы они помогли ей обратить на себя внимание предмета ее любовной страсти.
И вот однажды под вечер в ворота ее дома постучался бродячий монах, прося дать ему приют и ночлег. Джоанна, будучи девицей благочестивой, велела слугам его впустить и, видя, что монах объемист чревом, а значит, не дурак закусить, угостила отличным ужином — и наваристой похлебкой, и пенным элем, и тушеной бараниной, и много чем еще.
Наутро отлично выспавшийся монах явился поблагодарить хозяйку за гостеприимство, но заметил, что на щеках ее, подобно каплям росы на розовых лепестках, поблескивают предательские слезинки.
— Могу ли я, недостойный, дерзнуть спросить, что вызвало печаль моей прекрасной госпожи? — участливо спросил монах.
— Ах, святой отец, это всего лишь соринка, попавшая мне в глаз, — ответила Джоанна, глядя в окно, за которым как раз проезжал всадник в голубом плаще.
Монах тоже заметил всадника, и, будучи человеком сообразительным, сразу все понял. «Не велика ли будет эта соринка, дитя мое? — подумал он, — на вид в ней росту футов шесть с лишком!»
Он принялся увещевать девицу, прося поведать причину ее горестей, и Джоанна открылась ему, взяв слово, что он сохранит ее тайну, так как давно хотела излить кому-нибудь душу.
Монах пожалел ее от всего сердца — отчасти потому, что был человеком добрым и отзывчивым от природы, отчасти потому, что был членом той самой разбойничьей шайки, и решил, что разбойники могут извлечь из этого свою выгоду.
«Девица пригожа и свежа, точно майское утро, — подумал он, — и достанься она Гизборну в жены, то Хэрном клянусь, она сумеет кой-чем его занять, отвадив от дурной привычки шляться по Шервудскому лесу!»
— Как же мне быть, святой отец? — грустно спросила Джоанна, — я не могу решиться отправить ему ни посланца, ни письма, боясь могущей приключиться огласки и бесчестья.
— Что же, дитя мое, в благодарность за вашу доброту, я дам вам дельный совет, — ответил хитроумный монах, — где нельзя идти напрямки, идут в обход. Вот и вы отправляйтесь-ка в аббатство Пресвятой Девы Марии и попросите благочестивого аббата Хьюго исповедовать вас. Только не забудьте сотворить щедрую милостыню, иначе наш святоша и глядеть на вас не пожелает.
А когда будете исповедоваться, пожалуйтесь, что милорд Гиз… Что этот рыцарь коварно соблазнил вас, ввергнув в пучину греха, да не забудьте добавить побольше неприличных подробностей, дабы у аббата не осталось в том никаких сомнений. Святым Антонием клянусь, что не успеет солнце зайти за лесные макушки, как предмет вашей сердечной страсти предстанет пред моей госпожой, дабы все разъяснить, а дальше — дело за вами.
— Какие же «неприличные подробности» я должна добавить, святой отец? — наивно спросила Джоанна, приведя хитроумного монаха в великое смущение, ибо он не знал, что ей ответить.
Обучить невинную девицу тем словам, коими описывали плотскую любовь его друзья, веселые стрелки из Шервудского леса, ему не позволяла деликатная душевная организация, а других слов Тук (ибо это был он) вовсе не знал, и с запоздалым раскаянием подумал, что хотя в монастыре имелись не только творения святых отцов, но и книги содержания более куртуазного, он, грешный, всегда предпочитал библиотеке кухню и трапезную.
Но наш монах был твердо уверен, что поддаваться унынию — великий грех, ибо Господь никогда не посрамит веры уповающего на него. Вот и на этот раз, поразмыслив немного, он вспомнил об одной своей знакомой и заявил Джоанне, что попросит некую женщину по имени Дженнет из местечка Элсдон, заглянуть к миледи Джоанне, чтобы предложить ей снадобья от всевозможных хворей. И если миледи пожелает о чем-то ее расспросить, то пусть сделает это без всякого стеснения. После чего благословил прекрасную девицу и удалился.
На следующий день в дом леди действительно пришла молодая женщина, назвавшаяся Дженнет из Элсдона. Они беседовали с Джоанной до самого вечера, а потом Дженнет покинула дом весьма довольной, ибо получила за свои настойки втрое больше их обычной цены, а девица приказала слугам готовить носилки, чтобы завтра же утром отправиться в аббатство Пресвятой Девы Марии.
Прибыв в святую обитель, Джоанна смиренно попросила о встрече с настоятелем аббатом Хьюго, известным не столь благочестием и смирением, сколь ханжеством и сребролюбием.
Прославившийся такими сомнительными добродетелями прелат охотно принял девицу, а еще охотнее – тяжелый кошель, пожертвованный ею на нужды святой обители, после чего удалился с ней в исповедальню.
— Господь да пребудет в сердце твоём, чтобы искренно исповедовать грехи свои от последней исповеди... — начал аббат.
— Моя последняя исповедь была на Страстной неделе, святой отец, — смиренно отвечала Джоанна, — с тех пор мой главный грех в том, что я не сумела воспротивиться соблазну…
— И какой же соблазн томит тебя, дочь моя? — перебил ее аббат, спеша поскорей управиться, ибо дело шло к обеду, а он проголодался.
— Ах, отец мой, не далее, чем дней десять тому назад, я уступила невинной просьбе одного благородного господина, предложившего мне отправиться с ним на конную прогулку. Зная этого юношу как человека достойного, я не могла помыслить о каком-либо бесчестье с его стороны, и согласилась без опаски.
— Ты поступила неосмотрительно, дочь моя, но в том нет большого греха, — торопливо ответил аббат, но вдруг настороженно спросил: — ты говоришь, что на конную прогулку? Значит ли это, что тот юноша — отличный наездник?
— Наездником он и вправду оказался замечательным, отец мой, в чем я вскоре, увы, убедилась,— грустно ответила Джоанна.
— Продолжай же, дочь моя, — попросил ее аббат, неожиданно забыв о предстоящем обеде.
— Мы отправились на прогулку на рассвете, а когда солнце достигло полудня, решили остановиться и переждать жару. На пути нам попался небольшой пастуший шалаш, мы спешились и укрылись в нем от солнечных лучей и… любопытных взоров.
— Ты поступила весьма неосмотрительно, — недовольно повторил святой отец, — но что же было дальше?
— Как я уже сказала, шалаш был небольшой, и мы оказались так близко друг от друга, что я слышала, как бьется его сердце, — продолжала Джоанна, — а оно стучало так часто, что я спросила, уж не болен ли он. И тут он обвил мой стан руками и сказал, что и вправду болен, давно уже болен от любви ко мне! Он говорил, что мои глаза подобны ясным звездам на утреннем небе, что мои ланиты точно лепестки алой розы, что мои перси белее снега и что…
— Тебе не следовало слушать этого искусителя! — возмущенно заявил аббат. — Святой Фома, ну каков подлец!
— Я знаю, отец мой, но женская природа так слаба, — грустно вздохнула Джоанна. — Никогда раньше я не была так близко с мужчиной и немного испугалась, но когда я уже хотела оттолкнуть его от себя, он прильнул к моим губам, а потом я почувствовала, как его язык…
— Каков подлец!
— От этого поцелуя у меня закружилась голова, и я почти лишилась чувств, упав в его объятья. И кроме того…
— Продолжай же, продолжай, дочь моя!
— Я не смею, святой отец…
— Отринь ложный стыд, дитя мое, — строго заявил аббат, — ибо грех свой ты исповедуешь не предо мной, недостойным, а перед самим всемилостивым Господом! Так что же было дальше?
— Мы были так близко друг от друга, что он прижался ко мне всем телом, и я почувствовала, что внизу его живота под одеждой было что-то, похожее на большую толстую палку.
— Такой большой?! То есть эта… палка действительно такая большая и толстая?
— Ах, отец мой, не смейтесь над наивностью бедной девицы! Я сама не знаю, как это вышло, но шнуровка на моем платье распустилась, а он осыпал жаркими поцелуями сначала мое лицо, потом шею, а когда его губы коснулись моих сосцов…
— Я отлучу его от церкви!
— …то и у меня внизу живота разлилось что-то очень горячее, и я почувствовала такое страстное желание, которого раньше не испытывала никогда!
— Дьявольское желание, дочь моя, дьявольское!
— Мой соблазнитель прижимался все крепче и шептал: «Не бойся, красавица, доверься мне, и мы познаем все восторги любви!», а потом он сорвал с себя платье…
Бедный аббат лихорадочно перекрестился.
— …и вид его был так прекрасен, что у меня не достало сил противиться, пока он снимал с меня камизу, и, кроме того, эта его «палка» оказалась вовсе не палкой, а скорее уж… дубинкой!
— Святой Франциск, дай же мне терпения, — пробормотал Хьюго.
— Тело мое горело, как в лихорадке, и я, поддавшись нашему обоюдному желанию, позволила ему лечь на меня сверху. Сначала он целовал мою грудь и ласкал бедра, а потом, когда его широкая ладонь легла между моих ног и пальцы нежно проникли в мое влажное горячее лоно…
— О, Асмодей, один из семи князей ада, за что?! — простонал аббат. — Могу ли я вынести подобное!
— …мне стало так хорошо, что с губ моих невольно сорвался сладостный стон. «Теперь ты готова, красавица», — прошептал он, и тут его возбужденная плоть вошла в мое тело. Сначала мне было немного больно, но когда его твердый упругий член стал двигаться во мне все быстрее и быстрее, я отдалась во власть греха и очнулась лишь тогда, когда он с хрипом излил в меня семя…
— Domine Iesu Christe, Fili Dei, Miserere mei, peccatoris! — возопил аббат и торопливо продолжал, едва переводя дыхание: — Бог, Отец милосердия, смертью и воскресением Сына своего примиривший мир и ниспославший Духа Святого для отпущения грехов, пусть дарует тебе прощение. Я отпускаю тебе грехи во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Потом он сердито посмотрел на Джоанну и прошипел:
— Господь простил тебя, дочь моя, ступай себе с миром!
— Благодарение Богу, — смиренно отозвалась девица и поспешила покинуть святую обитель, торопясь вернуться домой засветло.
Аббат же, цветом лица соперничающий со своей лиловой сутаной, отказался от трапезы и повелел немедля разыскать и привести к нему помощника шерифа, что и было тут же исполнено.
Едва увидев молодого рыцаря, аббат накинулся на него с оскорбительными и гневными речами:
— Как мог ты, недостойный, презрев все те милости, которые я расточал тебе, свернуть на стезю порока? Как можешь ты, бесстыжий, нагло стоять предо мной, когда мне известно о твоих бесчестных похождениях?
Удивленный рыцарь ответил, что не понимает, чем вызван такой гнев, так как давно забыл о любых похождениях, кроме как для поимки разбойничьей шайки.
Аббат в ответ рассвирепел еще больше и накинулся на него с новой силой:
— Да как ты смеешь отпираться, жеребец стоялый, когда соблазненная тобой леди Джоанна сама мне все рассказала? И если я совершаю сейчас смертный грех, открыв тайну исповеди, то пусть оправданием мне послужит рачение о твоей никчемной душе! Или ты, прескверный, и дальше будешь отрицать, что, пригласив на прогулку, ты коварно обольстил ее, если она, хоть не назвав напрямую по имени, подробно описала тебя, вплоть до размеров твоей… дубинки!
И рассерженный Хьюго, продолжая сыпать проклятиями на белобрысую голову озадаченного рыцаря, пересказал ему все, что узнал от Джоанны.
Наконец, отведя душу в выражениях, никак не подобающих лицу духовному, аббат прогнал причину своего гнева с глаз долой, пообещав напоследок, что пожалуется на него шерифу.
Однако сторонний наблюдатель, прелестные дамы, решил бы, что столь яростный гнев подозрительно напоминает не попечение доброго пастыря о грешной душе, а ревность влюбленного, жестоко обманувшегося в своих заветных надеждах.
«Вот срань-то господня!» — удрученно думал тем временем благочестивый рыцарь, удаляясь от аббата в растерянности и глубокой печали, ибо дорожил местом своей службы и не мог понять, в чем же его вина. По некотором размышлении он предположил, что кто-то из многочисленных врагов воспользовался его именем, чтобы опорочить бедную девицу, а значит, надо все разъяснить, для чего немедля отправиться к той самой леди Джоанне.
И так как он не зря считался лучшим наездником во всей округе, то не успело заходящее солнце коснуться макушек Шервудского леса, как прекрасный рыцарь уже спешивался у ворот её дома.
Джоанна, увидев его из окна, поняла, что план ее начинает исполняться и возрадовалась всей душой.
Когда же рыцарь вошел в ее покои, а девица вышла ему навстречу, то оба вдруг остановились, точно громом пораженные. Джоанна, увидев, наконец, так близко предмет своих мечтаний, почувствовала, что с ней происходит то, о чем она говорила аббату — все тело ее охватил лихорадочный трепет, губы приоткрылись, точно призывая поцелуй, взор стал манящим, а внизу живота разлилась жаркая тягучая истома.
Рыцарь же, узрев девицу, прекрасную, как светозарный ангел, подумал, что время, впустую потраченное на погоню за лесными висельниками, стоило употребить на куда более приятные дела, и мысленно обозвал себя тупым бараном.
Однако пора было заговорить, и он в самых изысканных выражениях, на которые был способен, заявил, что милорд Хьюго обвинил его в оскорблении, нанесенном прекрасной леди.
Лукавая девица изобразила искреннее удивление и ответила, что произошла какая-то ошибка, ведь благородство сэра Гая, особенно по отношению к дамам, всем известно:
— …а посему я и представить не смею, что вы, благородный сэр, могли бы воспользоваться моим к себе невинным расположением и, поддавшись искушению, ввести меня в соблазн.
— Вообще-то, я могу, — брякнул благородный сэр, и тут же почувствовал, как кровь прилила к его щекам, заставив их вспыхнуть ярче заката за окном.
— Нет-нет, прошу вас, не наговаривайте на себя, сэр рыцарь! — горячо возразила леди Джоанна, в порыве чувств взяв его за руку. — Разве способны вы обманом увлечь девицу в некое укромное место, где, обольстив сладкими речами, уговорить её снять свои одежды, возлечь с вами на ложе и, забыв о долге и чести, познать всю запретную сладость греха? Я даже помыслить о том не могу!
Бедный рыцарь, напротив, понял, что способен о том не только помыслить, но и с удовольствием осуществить, и с ужасом почувствовал, что кровь, отступившая от щек, устремилась к его чреслам, и святой Вставаний явственно осенил его своею благодатью.
А леди продолжала:
— И дабы посрамить сплетников, что смеют распускать о вас столь нелепые слухи, хочу попросить вас оказать мне небольшую услугу и сопроводить завтра на конной прогулке, чтобы все увидели, что нет для женщины более надежного и безопасного спутника, чем цвет Ноттингемского рыцарства.
Благородный рыцарь немедленно согласился, и на том они распрощались.
Но на следующий день прекрасная леди с грустью заметила прибывшему сэру Гаю, что прогулку, похоже, придется отложить, ведь погода хмурится, и не ровен час, начнется дождь. На что рыцарь живо возразил, что на небе едва ли видна одна тучка, а если в пути их застигнет ненастье, всегда можно укрыться в пастушьем шалаше, дорогу к которому он прекрасно знает.
Его слова убедили леди Джоанну, и они отправились.
И хотя дождя в тот день так и не случилось, а слуги ждали возвращения госпожи и сэра Гая к обеду, вернулись они почему-то только к вечеру. А через три дня в Ноттингеме сыграли пышную свадьбу, и, как и предполагал хитроумный Тук, сэр Гай с тех пор счел общество своей молодой жены столь приятным, что совершенно забыл о прогулках по Шервудскому лесу.
Прекрасные девицы изрядно веселились, слушая эту историю, и так как жара еще не спала, а дамы не покинули свой шатер, попросили Алана рассказать им еще что-нибудь столь же забавное.
Менестрель не заставил себя долго упрашивать и продолжил:
Прелестнейшие дамы, как я уже сказал, иной раз случается так, что исполнение желания одного служит благом для многих, но не зря говорится, что под лежачий камень вода не течет. Поэтому вот вам история некой вдовы, что сумела ловкостью добиться того, что многие сочли бы невозможным.
Надо сказать, что у леди Джоанны имелась дальняя родственница, приходившаяся ей троюродной тетушкой. Дама эта, по имени леди Матильда, хотя и успела овдоветь, была еще совсем не стара и очень миловидна. Покойный муж оставил ей богатое наследство, и она ни в чем не нуждалась.
Узнав о замужестве племянницы, она решила навестить её, и была радушно принята в доме молодых супругов.
Видя, в какой любви и согласии живут сэр Гай и леди Джоанна, леди Матильда начала задумываться о том, что если уж Господь взял ее первого мужа, то отчего бы ей не взять второго? Однако вслух этих мыслей она пока не высказывала.
Несколько дней спустя леди Мод заметила, что Джоанна погрустнела, и стала расспрашивать ее о причине такой печали.
— Ах, дражайшая тетушка, — отвечала племянница, — известно ли вам, что мой возлюбленный супруг все еще находится на службе у шерифа Ноттингемского лорда де Рено? И как бы он ни желал оставить службу сию, пока это не удается, ибо тот находит тысячу причин, чтобы его удержать, а сэр Гай слишком честен, дабы пренебречь своим долгом вассала. Вот и сейчас муж должен будет покинуть меня на несколько дней, чтобы сопроводить милорда шерифа в ежегодном объезде графства, и это весьма удручает нас обоих.
— А знакома ли ты с женой милорда шерифа? — спросила леди Мод. — Попроси ее помочь, и я думаю, она не откажет.
— Ах, тетушка, я не могу этого сделать, — отвечала Джоанна, — поскольку шериф не женат, и, поговаривают, вообще ненавидит женщин.
Эти слова разожгли любопытство леди Матильды и она принялась расспрашивать племянницу о милорде де Рено. Джоанна охотно рассказала обо всем, что знала, отзываясь о нем весьма нелестно, ибо не родился еще в Англии человек, что выскажется лестно о шерифе Ноттингема.
Но на тетушку ее слова произвели совсем иное впечатление.
«Легко ли, — думала она, — управлять целым графством, когда любой норовит тебя ослушаться и никто не желает помочь? Не в этом ли причина того, что он ненавидит всех подряд, особенно женщин? Предавайся шериф порочным страстям с мужчинами, об этом давно узнали бы, ведь шила в мешке не утаишь; так может, дело в том, что он пока не встретил равной себе? И если бы у милорда шерифа была спутница жизни, умная и сметливая женщина… навроде меня, разве не стало бы от того лучше не только ему, но и всему графству?»
Тем же вечером леди Мод о чем-то долго беседовала с сэром Гаем, а на следующий день засобиралась в обратный путь.
По прошествии некоторого времени шериф в сопровождении милорда Гизборна и отряда солдат отбыл для объезда графства и сбора налогов. И чем дальше удалялись они от Ноттингема, тем сердитее становился лорд де Рено, ибо терпеть не мог проводить время в седле под открытым небом.
На четвертый день дороги, по пути в местечко Олдберри, дабы миновать опасный Шервудский лес, сэр Гай свернул в объезд, и они внезапно заблудились. Солнце клонилось к закату, при мысли о ночевке в чистом поле без горячего ужина шерифу стало совсем не по себе, и его гнев не замедлил обрушиться на незадачливого помощника.
— Здесь поблизости находится усадьба дальней родственницы моей жены, — смущенно ответил Гизборн в ответ на бурный поток упреков, — но, видит Бог, милорд, я скорее предпочту заночевать в аду, чем воспользуюсь ее гостеприимством.
— Зубы дьявола, Гизборн! — накинулся на него шериф, который вдобавок ко всем своим достоинствам был еще и редким богохульником. — Если до свадьбы вы были просто болваном, то теперь стали еще и трусом! И нечего сразу хвататься за меч. Неужели ваша жена в родстве с людоедом, ведьмой или самим сатаной?
— Дело в том, милорд, — серьезно ответил сэр Гай, — что у этой дамы имеется брат, сущий дьявол по части соблюдения приличий. И если кто-то из мужчин бросит на его сестру хотя бы взгляд, он готов счесть это смертельным оскорблением, а, клянусь святым Фомой, хотя она и вдовица, там есть на что посмотреть.
Шериф только расхохотался в ответ:
— Гизборн, вы неисправимы! К счастью, меня куда больше интересует сухая постель и кубок доброго вина перед сном, чем сомнительные прелести какой-то вдовы. Показывайте дорогу и не валяйте дурака!
Вскоре впереди показались крыши Торнхейма, владения леди Матильды. Несмотря на поздний час, в доме никто не спал, и встречать неожиданных гостей вышла сама хозяйка. Поблагодарив шерифа за оказанную честь, она посетовала на то, что брат ее сейчас в отъезде, и предложила гостям располагаться со всеми удобствами, чем лорд де Рено, которого дорога вымотала донельзя, решил незамедлительно воспользоваться.
Его проводили в устроенную в донжоне парильню, где шерифа ожидал чан с горячей водой, настоянной на душистых травах, дающих бодрость утомленному телу, а после в зал, где суетились слуги, раскладывая на козлах столешницы и накрывая столы к позднему ужину.
Едва его милость вошел, как мальчишка подал ему кубок отличного вина, и настроение лорда де Рено значительно улучшилось.
Испортить его не смогло даже появление хозяйки, которая в учтивых выражениях похвалила изысканный наряд милорда шерифа, и с грустью заметила, что в их глуши редко встретишь хорошо одетого мужчину:
— Увы, мои соседи считают, что в «деревне и так сойдет», и не замечают, что по виду они немногим отличаются от своих вилланов.
Де Рено охотно с ней согласился и подумал, что леди Матильда вовсе не так глупа, как показалось ему при встрече.
Еще более в этой мысли шериф утвердился после того, как миледи предложила ему партию в шахматы. И хотя он с усмешкой отказался (неужели кто-то мог подумать, что он будет тратить время на игру с женщиной!), но, приглядевшись к хозяйке повнимательнее, решил, что Гизборн прав, и она и впрямь недурна собой.
А после отменного ужина даже снизошел до того, что похвалил тающие во рту парижские пироги, а уж вафли с клубникой «под снегом» им подали такие, какие не подадут и при королевском дворе.
К удовольствию шерифа, после его похвалы леди Матильда не стала краснеть и по-дурацки хихикать, а вполне разумно отвечала, что ей вдвойне приятно услышать такие слова от человека, знающего толк в управлении огромным хозяйством:
— И хотя заботы о моих скромных угодьях не сравнить с заботами о целом графстве, которые лежат на ваших плечах, милорд, кто, как не вы, можете понять, насколько трудно дается такое попечение, ведь в наше время невозможно найти толкового слугу…
— Вы совершенно правы, миледи, — согласился де Рено, выразительно покосившись на Гизборна.
— …и как тяжко слабой женщине управиться со всеми делами. А ведь мне еще приходится приглядывать за землями брата, который всем хозяйственным заботам предпочитает бесконечные охоты и турниры.
— Поведение, достойное настоящего мужчины! — рявкнул сэр Гай.
— Помолчите, Гизборн! — раздраженно прервал его шериф. — А как велики ваши угодья, миледи?
— Четыреста акров пашни, сэр Роберт, да еще луга, и это не считая мельницы, пасеки и леса. Изволите еще вина? Не хочу хвастаться, но кларет у меня превосходный!
К концу ужина, прекрасные дамы, шериф решил, что если бы все женщины походили на леди Матильду, то он, пожалуй, готов был смириться с их существованием.
Когда же гостей проводили в отведенные им покои, де Рено, несмотря на усталость, никак не мог уснуть. Возможно, причиной тому был плотный ужин, а возможно, мысли о леди Матильде, вернее, о ее четырехстах акрах… К тому же, видно, что она прекрасная хозяйка, которая смогла бы навести порядок в замке и на кухне, и его перестали бы то и дело кормить подгоревшей похлебкой на прогорклом сале… А кроме пашни, есть еще и мельница, а мельница — это отличный доход… И грудь у миледи хоть куда… Вдобавок к тому пасека… А она весьма аппетитна, ему как раз такие нравятся — не тощие, точно мартовские кошки, но и не грузные, точно стельные коровы… И сколько акров луга, она не уточнила?
Поворочавшись в постели, шериф окончательно понял, что не уснет, и решил разбудить Гизборна (который наверняка спит, как убитый, и дела ему нет до того, что у начальства бессонница) и подробно расспросить о его родственнице.
Но едва он покинул комнату, как столкнулся с хозяйкой, весьма удивившейся, что видит лорда де Рено на ногах в столь поздний час. В ответ на ее беспокойство шериф уверил, что не испытывает никаких неудобств, и тут леди Матильда неожиданно попросила об одолжении:
— Мне крайне необходим ваш совет, милорд. Не могли бы вы зайти в мои покои?
У шерифа мелькнула мысль, что такое посещение посреди ночи будет не совсем уместно, но если леди настаивает… А кроме того, кто узнает?
Опочивальня леди Мод была убрана со вкусом и изяществом, в камине весело плясал огонь, а на столе красовался кувшин с вином, которое хозяйка тут же предложила гостю.
Это вино оказалось гораздо крепче того, что пили за ужином, и у шерифа слегка зашумело в голове.
— Я прошу вас, как истинного знатока, оценить шелк, который мне недавно предложили, — проворковала леди, разворачивая перед ним кипу шуршащей материи.
Де Рено вновь подивился тому, что с просьбой нельзя было подождать до утра, но с важным видом пощупал струящуюся ткань, с почти чувственным наслаждением пропустил ее меж пальцев и посмотрел сквозь нее на свет. Шелк был великолепный, глубокого синего оттенка, и, осведомившись о цене, шериф посоветовал не тянуть с покупкой, а впрочем, не мешало бы еще немного поторговаться.
И тут де Рено вдруг понял, что леди стоит слишком близко и их руки разделяет всего лишь невесомая шелковая ткань. В голове зашумело сильнее: видимо, он все-таки перебрал с вином.
Колыхнувшаяся волна синего шелка с легким шелестом легла у их ног, и проворные пальчики леди Мод скользнули по его плечам и груди.
Точно во сне, шериф почувствовал, что нежные прикосновения становятся все настойчивее, и вот они уже опустились ниже пояса. Комната поплыла у него перед глазами, шум в ушах превратился в грохот, и он уже не понимал, наяву это происходит или во сне.
Он не знал, как очутился на пышной постели, кто распустил ставшую нестерпимо тесной в паху шнуровку, и ясно помнил лишь свой хриплый стон, когда она осторожно сжала пальцами его напрягшийся член.
Потом был ее горячий язычок, ласкавший головку, и глубокая ложбинка меж ее полных упругих грудей; синий шелк вдруг взметнулся раскаленным белым пламенем нестерпимого наслаждения, и он с удивлением увидел на ее нежной коже липкие белесые потеки.
...Пробуждение шерифа, прекрасные дамы, было вовсе не таким приятным. Кто-то весьма непочтительно тряс его за плечо, и открывший глаза де Рено не сразу понял, почему он в одной камизе лежит в чужой постели, и чей испуганный голос зовет его:
— Да проснитесь же, милорд! Вернулся мой брат, мы пропали!
Из-за двери слышался топот ног и грубые голоса, и леди Матильда в отчаянии заломила руки:
— Мы пропали! Я боюсь не за себя, сэр Роберт, но в ярости мой брат не знает удержу, он может убить вас! О, святая Этельдреда, смилуйся!
К чести лорда де Рено, прекрасные дамы, надо сказать, что он не был трусом и никогда не терял головы. Вот и сейчас, хотя сон и вчерашнее вино еще туманили разум, он сразу понял, что дело дрянь, и даже Гизборн с солдатами вряд ли его защитят, так что выкручиваться придется самому.
И так как ноттингемский шериф был известен своим хитроумием, то оно тут же подсказало ему единственный правильный выход. А посему сэр Роберт торопливо оделся и вышел навстречу своей судьбе.
Судьба предстала пред ним в образе здоровенного усача ростом под потолок, с громкой руганью направлявшегося к покоям леди Матильды. Увидев шерифа, тот с удивлением замер, ибо хотя Господь, в неизреченной мудрости своей, и отпустил де Рено всего пять с половиной футов росту, при надобности глава Ноттингема умел напустить на себя чрезвычайно важный вид.
— А ты еще кто такой? — грозно вопросил усач, смерив де Рено презрительным взглядом.
— Лорд Роберт де Рено, Высокий шериф Ноттингема, представитель короля и… — влез невесть откуда взявшийся Гизборн.
— А мне плевать, высокий или низкий, худой или толстый! Какого дьявола он делает у дверей спальни моей сестры? Или это король его туда отправил?
— Попридержи-ка язык, милейший! — веско перебил его шериф. — Если я и нахожусь здесь, то только с благородными помыслами, ибо… ибо… ибо имею намерение взять вашу сестру в жены!
— Сра-а-ань господня, вот это поворот! — удивленно протянул усач. — Кишками Папы Римского клянусь, никогда еще я не слыхивал подобной дерзости! С чего это ты решил, что она согласится? Да Матильда и смотреть на тебя не захочет!
И усач громогласно расхохотался, не испытывая к представителю короля никакого почтения.
— Так и быть, недомерок, давай-ка спросим у нее прямо сейчас, а то мне страсть как хочется намять тебе бока, и чтоб меня разорвало, если я этого не сделаю!
— А если миледи согласится? — надменно спросил шериф.
— И не мечтай, чертов задохлик! Эй, Мод, сестра! Будь так добра, выйди к нам, не бойся!
А далее, прелестные дамы, неистового усача постигло великое удивление, ибо, как вы понимаете, появившаяся леди Матильда с готовностью приняла предложение милорда де Рено.
— Что ж, твоя взяла, шериф, — удрученно протянул братец леди Мод, — ну, да может оно и к лучшему, клянусь мудями святого Петра! Давно я хотел отправиться за нашим славным королем в Нормандию, да сестру не на кого было оставить… Раз так, нечего откладывать! Эй, кто там есть? А ну-ка, разыщите старого греховодника отца Эндрю — надеюсь, он уже протрезвел после того, как исповедовал вчера все окрестные пивные!
— Гизборн, вы что, не слышали? — присоединился к нему де Рено. — Потрудитесь разыскать священника, и побыстрее!
Все вокруг засуетились, и только сам шериф предпочел остаться рядом со своей новоявленной невестой, поэтому не видел, как за дверями сэр Гай вдруг дружески хлопнул по плечу его будущего шурина:
— Спасибо за помощь, Гийом! Я и сам едва не поверил, что ты — ее родной брат!
— Долг платежом красен, Гай! Не приди ты мне на выручку тогда под Аржантаном…
— Не стоит, дружище! Ты ведь привез попа с собой?
— Он ждет за воротами.
— Что ж, тогда позовем его и выпьем за здоровье молодых!
Уже к вечеру в Торнхейме был новый хозяин, а сэр Гай поспешно вернулся в Ноттингем к вящей радости леди Джоанны, — добавил Алан. — Вот так, прекрасные дамы, ловкостью и хитроумием можно достать себе то, чего страстно жаждешь, и ежели будет на то милость Божия, молю сподобить на это и меня и всех, того желающих.
На этом менестрель окончил свой рассказ, и так как дневная жара уже спала, пора было продолжить путь в Ашби де ла Зуш, где благородное ратное игрище с турниром изрядным вскоре должно было состояться.
@темы: юмор, мои работы, ФБ 2020